Глупышка будто и не слушала его.

– Я могла бы сойти с вами на берег – если бы вы пожелали…

– Можешь сойти, коли охота, – согласился Теон, тиская ее грудь, – только, боюсь, не со мной.

– Я готова работать у вас в замке, милорд, чистить рыбу, печь хлеб и сбивать масло. Отец говорит, что не едал ничего вкуснее моей похлебки из крабов с перцем. Вы могли бы найти мне местечко у себя на кухне, и я бы готовила вам ее.

– А по ночам согревала бы мне постель? – Он нащупал тесемки ее корсажа и стал развязывать их ловкими, опытными пальцами. – В былые времена я привез бы тебя домой, как трофей, и сделал бы своей женой, хотела бы ты этого или нет. Все Железные Люди так поступали. У мужчины была каменная жена, настоящая, уроженка островов, как и он, и были морские жены, взятые в набегах.

Девушка широко раскрыла глаза – но не потому, что он обнажил ее груди.

– Я согласна стать вашей морской женой, милорд.

– Увы, те времена миновали. – Теон обвел пальцем тяжелую грудь, спускаясь к пухлому коричневому соску. – Мы уже не летаем по ветру, неся огонь и меч, и не берем то, что нам хочется. Мы ковыряемся в земле и закидываем в море сети, как все прочие, и почитаем себя счастливыми, если на зиму у нас есть соленая треска и овсянка. – Он взял сосок в рот и прикусил так, что девушка ахнула.

– Можете взять меня снова, если хотите, – шепнула она ему на ухо.

Он оторвался от ее груди, оставив на коже темно-красную отметину.

– Я хочу научить тебя кое-чему новому. Развяжи мне тесемки внизу и поласкай ртом.

– Ртом?

Он легонько провел пальцем по ее пухлым губам.

– Эти губы для того и созданы, милая. Если хочешь быть моей морской женой, делай, как я велю.

Поначалу она стеснялась, но для своего невеликого разума освоилась быстро, к удовольствию Теона. Рот у нее был столь же влажный и приятный, как другое отверстие, и ему не приходилось слушать ее глупую болтовню. «В прежние времена я и правда сделал бы ее своей морской женой, – думал он, запустив пальцы в ее спутанные волосы. – В прежние времена, когда мы еще жили по старому закону – топором, а не киркой, и брали, что хотели, будь то богатство, женщины или слава. Тогда Железные Люди не работали под землей – этим занимались невольники, они же копались в земле или выращивали коз и овец. Ремеслом островитян была война. Утонувший Бог создал их для набегов и насилия – они терзали королевства и вписывали свои имена в память живущих огнем, кровью и песнями».

Эйегон Драконовластный уничтожил старый закон. Он сжег Черного Харрена, вернул его королевство слабосильным речным жителям и превратил Железные острова в заштатную провинцию обширного государства. Но старые кровавые предания еще рассказывались на островах – у костров из плавника, у дымных очагов и даже в высоких чертогах Пайка. Среди титулов Теонова отца числилось «Лорд-Жнец», в то время как девиз Грейджоев гласил «Мы не сеем».

И не столько ради такого пустяка, как корона, поднял свое восстание лорд Бейлон, сколько для того, чтобы вернуться к старому закону. Роберт Баратеон с помощью своего друга Эддарда Старка положил кровавый конец этой мечте, но теперь они оба мертвы. Вместо них правят мальчишки, и государство, выкованное Эйегоном, раскололось на куски. «Сейчас то самое время, – думал Теон, пока дочь капитана водила губами по его плоти, – тот самый год, тот самый день, а я – тот самый человек». Он криво улыбнулся, гадая, что скажет отец, услышав, что Теон, самый младший, мальчуган, заложник, преуспел там, где сам лорд Бейлон потерпел поражение.

Заключительный миг налетел внезапно, как шторм, и семя Теона наполнило рот девушки. Испуганная, она хотела отпрянуть, но Теон удержал ее за волосы. Она поднялась и прильнула к нему.

– Так хорошо, милорд?

– Неплохо.

– Солоно, – пожаловалась она.

– Как море?

Она кивнула:

– Я всегда любила море, милорд.

– Я тоже. – Он покатал ее сосок между пальцами. Это правда. Море для Железных Людей – это свобода. Он не вспоминал об этом, пока «Мариам» не отплыла из Сигарда, но вспомнил, услышав поскрипывание мачт и снастей, капитанские команды и гул ветра в парусах – звуки столь же знакомые, как биение собственного сердца, и столь же утешительные. «Больше я их не забуду, – клялся себе Теон. – Никогда больше не стану удаляться от моря».

– Возьмите меня с собой, милорд, – ныла дочь капитана. – Мне не обязательно жить у вас в замке. Я могла бы остаться где-нибудь в городе и быть вашей морской женой. – Она хотела погладить его по щеке, но Теон отвел ее руку и встал с койки.

– Мне место в Пайке, а твое – на этом корабле.

– Я не могу больше оставаться здесь.

Он завязал свои бриджи.

– Почему?

– Из-за отца. Когда вы уйдете, он накажет меня, милорд, будет ругать меня и бить.

Теон накинул плащ.

– Такие уж они, отцы, – согласился он, застегнув серебряную пряжку. – Скажи ему, что он должен радоваться. Я столько раз тебя брал, что ты скорее всего беременна – не каждому выпадает честь растить королевского бастарда. – Она уставилась на него, и он вышел, оставив ее в каюте.

«Мариам» огибала лесистый мыс. Под его поросшими сосной скалами выбирали сети около дюжины рыбачьих лодок. Поодаль от них меняла галс большая барка. Теон прошел на нос, чтобы лучше видеть. Первым делом он заметил замок – твердыню рода Ботли. В детские годы Теона замок был слеплен из дерева и глины, но Роберт Баратеон сровнял его с землей, а лорд Савейн после отстроил из камня, и приземистое строение венчало вершину холма. На невысоких угловых башнях висели бледно-зеленые флаги с косяками серебристых рыб.

Под сомнительной защитой рыбьего замка лежала деревня Лордпорт с кишащей кораблями гаванью. Когда Теон покидал Лордпорт, здесь было дымящееся пепелище, и сожженные ладьи усеивали каменный берег, как скелеты мертвых китов, а от домов не осталось камня на камне. Десять лет спустя следы войны почти исчезли. Жители построили себе новые хижины, взяв камни от старых, и накопали свежего дерна для крыш. Рядом с пристанью выросла новая гостиница, вдвое больше старой, с каменным нижним этажом и двумя деревянными верхними. Но септу наверху так и не отстроили, и от нее остался только семиугольный фундамент. Видимо, свирепость Роберта Баратеона отбила у островитян охоту поклоняться новым богам.

Теона больше занимали корабли, чем боги. Между бесчисленных рыбачьих мачт он разглядел тирошийскую торговую галею, а рядом – неуклюжую иббенесскую барку с просмоленным корпусом. Ладьи, числом не менее пятидесяти или шестидесяти, стояли на якоре в море или лежали на галечном берегу к северу от гавани. На парусах кое-где виднелись эмблемы других островов: Кровавая луна Винчей, черный боевой рог лорда Гудбразера, серебряный серп Харло. Теон искал «Молчаливого», корабль своего дяди Эурона. Этой поджарой, наводящей страх красной ладьи нигде не было видно, зато отцовский «Великий кракен» находился здесь, с большим железным тараном в форме давшего ему название животного на носу.

Уж не созвал ли лорд Бейлон знамена в честь прибытия своего сына? Теон снова нащупал кожаную ладанку под плащом. Об этом письме никто не знал, кроме него самого и Робба Старка: они не дураки, чтобы доверять свои секреты птицам. Но и лорд Бейлон тоже далеко не глупец. Он вполне мог догадаться, для чего его сын наконец возвращается домой, и поступить соответственно.

Эта мысль не обрадовала Теона. Отцовская война давно проиграна. Теперь его, Теона, время – его план, его слава, а со временем и его корона. Тем не менее ладьи собрались – вот они, все налицо.

Впрочем, это могло быть просто мерой предосторожности – на тот случай, если война перекинется через море. Старики предусмотрительны по природе своей – а отец уже стар, как и дядя Виктарион, командующий Железным Флотом. Дядя Эурон – дело иное, но «Молчаливого», похоже, нет в порту. «Все к лучшему, – сказал себе Теон. – Так я скорее смогу нанести свой удар».

Пока «Мариам» пробиралась к пристани, Теон беспокойно расхаживал по палубе, оглядывая берег. Он не ожидал увидеть самого лорда Бейлона, но должен же был отец прислать кого-то, чтобы встретить его. Стюарде Сайласа Кислоротого, лорда Ботли, а то и Дагмера Щербатого. Хорошо бы увидеть снова страшную Дагмерову образину. Не может быть, чтобы они не знали о его приезде. Робб посылал воронов из Риверрана, а когда в Сигарае не оказалось ладьи, Ясон Маллистер отправил в Пайк собственных птиц, предположив, что посланцы Робба не, долетели.